|
Всего материалов в каталоге: 22
Показано материалов: 1-15 |
Страницы: 1 2 » |
На проволочке медной у Яхве*
____________________________
На проволочке медной у Яхве*
Висит и дышит елочной игрушкой
Комочек солнца. Из часов кукушка
Считать нас учит время веществом.
А я, свернувшись в теплое, котом,
Шепчу тебе на розовое ушко
То, что своей единственной подружке
Ты никогда не передашь тайком.
Шепчу я то, что, даже, тишине,
Слепой и колкой, с запахом еловым,
Ты не доверишь и оставишь словом
С завязанным счастливым нежным ртом…
Декабрь допишет скоро года том,
И все мы увлечемся томом новым,
Там рождество под саваном пуховым
Снегов и наше тайное потом…
*Яхве, Йахве, Иегова - имя Бога, впервые встречающееся в Ветхом Завете. |
 КОГДА КОШКОЙ ГОЛОДНОЙ там
______________________
В моем городе август. Финальная сцена. Упал листок.
Еще солнца избыток, но в восемь стемнело, а в девять ночь.
Есть у города море, что городу лижет песчаный бок.
И штормит иногда, от бессилья, что лето уходит прочь.
Ты за тридевять где-то, легка и беспечна, упруг каблук.
Улыбаешься с кем-то, встречаешь с ним осень, чтоб в ней царить.
Ну а мне, по секрету, в оглохший мобильный: «…ты лучший друг!»
Анестетиком слабым, порою, решаешься говорить…
И все, вроде, в порядке. Обычная тема. Избит сюжет.
Я на сердце навесил тяжелый, амбарный, замок тугой.
Сгоряча ключ забросил, потом было поздно, ведь хуже нет,
Когда кошкой голодной в нем заперта память – мучитель мой.
Да и ты… Я же знаю. Какие секреты? Все на виду.
За счастливой улыбкой, там, в самом заветном, горчит, горчит.
А во снах беспокойных наш берег счастливый, и я иду,
Улыбаюсь, целую, а в небе свечою луна горит… |
ПОШЕЛ НАЛЕВО
Поспи, поспи, а я пошел налево.
Пока ты будешь сны свои смотреть,
Пойду сорвать цветов для королевы.
В луга, где поспевает солнца медь,
Чтоб завтра выйти на цветочный запах,
Послушать, как пчела готовит мед.
Ты спи спокойно. Кот на мягких лапах,
За мной, слегка мурлыкая, идет,
Несет фонарь старинный с позолотой,
В котором оплавляется свеча.
Он горд и счастлив этою работой,
Ну, а за ним, щеки две волоча,
Идет хомяк, добрейший из пушистых,
Пыхтя, несет корзину для цветов,
Над ним летает филин тенью быстрой,
Показывая путь через альков.
Туда, где зелень трав, безумье красок,
Туда, где очарованная даль.
Где гномы из наивных детских сказок
Растят ромашки, славя пастораль.
Мы вместе соберем тебе корзинку
Душистых желтоглазиков, а ты
С подушкой белоснежною в обнимку,
Смотри свой сон, в котором я цветы
Тебе несу. А филин, кот, и хома
Танцуют сальсу с гномами в лугах…
Проснешься, и заметишь, весь пол дома
В ромашках, самых праздничных цветах.
Я подойду, возьму тебя в охапку,
И закружу, и стану целовать.
Смешной и сонный в зайцеухих тапках
На босу ногу номер сорок пять. |
ОСЕНЬ. ВСПЫШКА
Смешенье дат. Платформы. Стыков счет.
И станций кочевые прихожане.
Здесь время, то несется, то течет,
Как клей из-под плаката «Кришна с нами!»
На привокзальном, треснувшем столбе,
Которому качать фонарь свой битый
И ждать, когда закончатся визиты
Дождей и псов на память о себе.
Провинцией пропитанные сны.
На верхней полке лампа в полнакала.
А за стеклом туманным
жизнь вдыхала
Оттенок терпкий гаснущей травы.
Бродячий ветер листья целовал,
И их сносило от порывов страсти.
Они, колодой дерзкой желтой масти
Доигрывали осени финал.
В купе казенный запах простыней.
Из коридора никотина нота.
Ты с тонкой книжкой в алом переплете
Лбом греешь заоконный шлейф огней.
И вспоминаешь, как тому назад
Одну лишь осень, вот в такой же вечер,
Смешно и мило, как-то невпопад,
Я целовал тебе висок и плечи.
Вагон качался пьяно и легко.
Мы вспыхнули, как пересохший порох.
И лунное стекало молоко
На скомканной одежды мягкий ворох.
В горячей вене учащался ток,
Смещался мир, вонзалась страсти спица.
Сшивал двоих, уставший, древний Бог,
Чтоб от тоски любовью исцелиться. |
Твои маленькие казни, проказница –
Изощренные, скандально кипящие,
Как смола. Сначала думал, ты дразнишься,
Только вижу, что они настоящие…
Здравствуй, милая моя инквизиция!
Чем разгневал нынче Мамочку римскую?
Ну, какая я тебе оппозиция?
По какому несусветному принципу?
Я ж в тебе души не чаял отчаянно,
От разлук сдыхал, тоской дикой маялся.
Ну а то, что взгляд свой бросил нечаянный
На другую, так я в этом раскаялся.
Ты же тоже, ненароком, случается,
Замечаешь человека на улице,
Пешехода, что идет, улыбается
И от солнца оголтелого жмурится.
Что ж журить тебя за то, что ты зрячая?
Ну, с какой больной башки, мое счастьице?
А что топик подняла ты, горячая,
Так жара же, ну зачем в жару париться?)))
Полюбуется прохожий застенчиво.
Он оценит твою стать благородную.
Декольте и топ короткий и плечики
Не призыв к нему, а так, данью модною…
Ну, а я, смотри, застегнут доподлинно,
Чтоб ни-ни, не пяди жадным развратницам.
И очки одену, самые темные,
Чтоб не видеть их короткие платьица…
Только мне пообещай, моя умница
Провожатым мне служить в скверах узеньких,
Ведь опасны для незрячего улицы,
Пока светишь ты другим своим пузиком. |
Окраина. Посвящается не вернувшимся братьям.
Окраина нездешней тишины.
Как будто ничего и не случилось.
Как будто Бог послал свою нам милость
И нет разлук, смертей. И нет войны.
И не пробит бессмысленно висок.
Май торжествует, пенится сиренью.
Короткой тишины густой глоток
Через минуту обратиться теню
Покоя и агония возьмет
Свое. Шрапнель порвет аорту клена.
И лист невинной жертвой упадет.
Лист липкий, лист неопытный, зеленый,
Как мальчик тот, чьи белые уста
Уже не встретят влагу поцелуя.
Лишь в кулаке застывшем лик Христа,
Который не сумел спасти от пули,
Вдруг потемнеет, щедро обогрясь.
И небо упадет, горча полынью.
А он лежит, ничком уткнувшись в грязь,
Как в грудь любимой, повторяя имя…
Окраина нездешней тишины.
Как будто ничего и не случилось.
Как будто Бог послал свою нам милость
И нет разлук, смертей. И нет войны.
5/5/12 |
Записка от Бога.
День излучает бета- эндорфин*.
Кипит сирень, каштаны процветают.
Май всех раздел, а с неба льется синь,
Которую сравнить я, с чем не знаю.
Жизнь – пряный сгусток моря и тепла.
Рефлексии на тему смерть и вечность
Смывает, пенясь, пьяная волна.
Мой жадный ум расплавила беспечность.
Бадлер и Кафка пьют на брудершафт,
Танцуют, как счастливые бродяги.
Смеется Ницше и послабил шарф
Петли своей Есенин. Ветер стяги
Прозрачных, перьевых белесых строк
Расправил и читается над миром:
«Живите, благоденствуйте!
Ваш Бог»
Пост скриптум: « И не путайте с кумиром»
Бета-эндорфин* - наиболее мощный эндогенный аналог опиатов. |
ХОРОШО!
Хорошо, когда душа тоньше тонкого,
А в округе нет войны, даже маленькой.
И мы вместе простыню нашу комкаем,
Разбросав свою одежду по спаленке.
Хорошо, когда душа улыбается,
И друг другу мы вовек долгожданные.
А в округе птичий хор заливается
И весна вовсю цветет окаянная. |
Весна
Седьмая растаяла в дым за слепой этот час.
Вс*е* врут, что густой никотин панацея от смуты.
Дырища в душе увеличилась в несколько раз.
И скоро поглотит всего, как галеру Бермуды.
А ты где-то рядом сечешь каблуками гладь
Асфальтовых рек, разрушая покой провинции.
И встречных мужчин принуждаешь себя глотать,
Как жидкий метал, возбуждая самцов амбиции.
Взломав им зрачки, воспаляя протяжный взгляд,
Наполнив мечтами, напомнив о том, что живы.
Ты мимо проходишь, а там, в черепах дымят
Остатком покоя сожженные Хиросимы. |
Родина. запоздалая рефлексия на тему
И будет тот, кто знать меня не знал,
Судить моих дорог несовершенство.
А я лишь жизнь впервые примерял,
Что Вечный выдал мне в кредит блаженством
Летать и падать, плакать и мечтать,
Крошить стекляшки кажущихся истин.
В себе самом страну свою латать,
Ту, от которой, как больной зависим.
Ту, от которой отказались все
Уже давно. Замазано. Забито.
Поделено и в сердце и в уме,
Но не моих, наивных, где прошито
Печатным шрифтом детскою рукой
Простое слово «Р о д и н а» и точка.
Я присягал лишь ей, лишь ей одной
И думаю, что в том не одиночка.
Пусть я нелеп в отсталости своей.
Мне, видно, не дано душой принять
Фатальное усердие детей,
Что по кускам растаскивали мать. |
Глаза
Глаза цвета йода, глядят, угрожая ожогом.
На самом же деле за этими ширмами небо
И там постоянно ведутся дискуссии с Богом.
Порой, даже споры, хоть это звучит нелепо.
А мимо улиткою жизнь, пешеходы, трамваи,
Старушечьи слабости, юных слепая удаль.
Влюбленные ищут друг друга, вбивают сваи,
Песчаные замки строят, идут на убыль,
Становятся мужем, женой, населеньем диванов,
Потом открывают храп, перегар, пустоты.
Кому повезло, экономят наличные в странах,
Где улицы моют шампунем и нет басоты.
Финал одинаков и этим и тем: до смерти
Искать откровений, мечтать в Новый год о чуде.
А знаете, вы не смейтесь, вы просто верьте.
И ваш персональный Санта проворен будет.
Глаза цвета йода, глядят, угрожая ожогом.
На самом же деле за этими ширмами небо.
А там, то поют, то смеются на пару с Богом.
Порой, даже, плачут, хоть это звучит нелепо. |
Ты настала внезапно. Так смерть наступает, прозренье и осень. Когда чувствуют что-то, пульсируют сердцем, теряются в смыслах. Шел октябрь по карнизам, катился по крышам, стекал по откосам, Притворяясь дождем, наполняя собою кюветы и мысли.
Захлебнулась душа, обожглась о предчувствие, сжалась животным У которого долго на сердце ютился отчаянный голод. Ты случилась, когда у меня не осталось на будущность квоты И давил каблуками распятые листья ослепший мой город.
Это было похоже на акт избавленья, на сцену из мифа. Кто-то дикий во мне вдруг разжался и вышел в желание вдоха. Он глотал пустоту, он сцарапывал запахи жадно и тихо Он искал своего, он искал и наткнулся на ноте «мне плохо!»
Этот запах, твой запах, сводящий с ума, заставляющий бредить, Изобрел для меня безупречный на выдумки Высший Провизор*, Из последних надежд, откровенных стихов, из лучащейся меди уходящего солнца
и тихой Шопена репризы…
Это высшая химия - жизнь продлевают сплетением судеб, Сочетанием странным от мыслей, прочтенных сквозь тонкие веки
До пронзительной вспышки: « Другого такого не будет Человека на свете. Не будет, не будет вовеки…» ____________________________________________________
лат. provisor - заранее заботящийся о чём-либо, заготовляющий |
Готическая проза поэтическим рядом
Покорность сметена гортанной бранью
И лимфа брызжет из разъятых вен
На белый лист. Узда воспоминания
Не сдерживает больше перемен.
Сорвался с якорей мирок вчерашний
И на скалу удачно налетел
Рассыпалось сознание по пашне
Заброшенной. Лишь ангел тихо пел
О том, что это все пути Господни,
Которые мне душу исцелят,
Когда очнусь. Когда очнусь свободным
От тонко сочетаемых утрат,
Которыми расчет ведем за завтра,
Которыми оплачена судьба
До переправы немощного Сартра.
До первого отсчетного столпа
На том другом, пока пустынном бреге,
С которого опять все начинать
Лежу ничком, купаю сердце в снеге
И волком вою. Мира благодать
Пока в мои пределы не вступила
Я отделен пристрастием своим.
Покорность сметена. Любовь застыла
Монументальным дымом золотым. |
Юленьке, впавшей в беспамятство, посвящается (Радикальный бессвязный наив восточного украинца)
Авоськи сгинули неведомо куда.
В чулане у меня последняя пылиться.
Авоська - сеть, влекущая туда,
Где все близки, где не померкли лица
Друзей. Где солнце по пивным шарам
Венца уже почтенного бидона,
Играет хмелем на улыбках дам,
Лет двадцати, на даче у пижона
Сереги. Его Серым называть,
Не сговорясь, мы все постановили.
И миру мир! И в сердце благодать!
Тогда мы своего не упустили
Не стану я о младости вздыхать,
Ее высокородные приметы,
Фактически, все можно воссоздать
До порванной струны и сигареты
Последней, разделенной по слогам
До ваты фильтра, просто до ожога.
Но нет страны, которой ты отдал
В Афганистане жизнь, пижон Серега.
Берлинской стенкой новые князьки
Наш дом на свои дачки поделили
И пудрят "демократией" мозги
Толпе своих рабов. Мы заслужили
Прогресс, мы в "революциях" гнием
Душою, заколачиваем бабки
И Хеннесси из тонкой тары пьем
В сухом до исступления остатке.
СМИ промывают скисшие мозги.
Дельцы исподтишка гнобят друг друга.
Чубы трещат холопские. Тиски
"Свободы" нас захлопнули упруго.
Мы современны хладностью своей.
Сегодня время конченых прагматов
И нежности от молодых ногтей
Пропитанной уже привычным матом.
Так что в остатке? Бомж и сирота
На царственных руинах, что нас кормят,
Уже не знают нашего стыда.
Да мы и сами все стыда не помним.
Как прежде просто нужно выживать,
Не в смысле хлеба, в смысле положения
По статусу. А мир и благодать
Кому мечта, кому топь ожирения.
Не призываю нынешний гламур
Барсетки срам менять на срам авоськи.
Я просто против стен и умных дур,
Их строящих между своими в доску. |
Шопен в хрущевке
На два потолка повыше играет себя Шопен.
Мой дом по самую крышу наполнен прозрачностью стен.
Янтарь удивительных звуков хрущевку объял и поИт
Ознобом от встреч за разлукой и дом над зимою парит.
Обмякли железные двери, растаяли зубы замков.
Рефлекс недоверия верой сменился в мерцании зрачков.
Шопен улыбался ребенком и путался в нотах, а я
Висел на мелодии тонкой, смысл мира открыв для себя. |
|
