|
| 
|
На проволочке медной у Яхве*
____________________________
На проволочке медной у Яхве*
Висит и дышит елочной игрушкой
Комочек солнца. Из часов кукушка
Считать нас учит время веществом.
А я, свернувшись в теплое, котом,
Шепчу тебе на розовое ушко
То, что своей единственной подружке
Ты никогда не передашь тайком.
Шепчу я то, что, даже, тишине,
Слепой и колкой, с запахом еловым,
Ты не доверишь и оставишь словом
С завязанным счастливым нежным ртом…
Декабрь допишет скоро года том,
И все мы увлечемся томом новым,
Там рождество под саваном пуховым
Снегов и наше тайное потом…
*Яхве, Йахве, Иегова - имя Бога, впервые встречающееся в Ветхом Завете. |
 КОГДА КОШКОЙ ГОЛОДНОЙ там
______________________
В моем городе август. Финальная сцена. Упал листок.
Еще солнца избыток, но в восемь стемнело, а в девять ночь.
Есть у города море, что городу лижет песчаный бок.
И штормит иногда, от бессилья, что лето уходит прочь.
Ты за тридевять где-то, легка и беспечна, упруг каблук.
Улыбаешься с кем-то, встречаешь с ним осень, чтоб в ней царить.
Ну а мне, по секрету, в оглохший мобильный: «…ты лучший друг!»
Анестетиком слабым, порою, решаешься говорить…
И все, вроде, в порядке. Обычная тема. Избит сюжет.
Я на сердце навесил тяжелый, амбарный, замок тугой.
Сгоряча ключ забросил, потом было поздно, ведь хуже нет,
Когда кошкой голодной в нем заперта память – мучитель мой.
Да и ты… Я же знаю. Какие секреты? Все на виду.
За счастливой улыбкой, там, в самом заветном, горчит, горчит.
А во снах беспокойных наш берег счастливый, и я иду,
Улыбаюсь, целую, а в небе свечою луна горит… |
ПОШЕЛ НАЛЕВО
Поспи, поспи, а я пошел налево.
Пока ты будешь сны свои смотреть,
Пойду сорвать цветов для королевы.
В луга, где поспевает солнца медь,
Чтоб завтра выйти на цветочный запах,
Послушать, как пчела готовит мед.
Ты спи спокойно. Кот на мягких лапах,
За мной, слегка мурлыкая, идет,
Несет фонарь старинный с позолотой,
В котором оплавляется свеча.
Он горд и счастлив этою работой,
Ну, а за ним, щеки две волоча,
Идет хомяк, добрейший из пушистых,
Пыхтя, несет корзину для цветов,
Над ним летает филин тенью быстрой,
Показывая путь через альков.
Туда, где зелень трав, безумье красок,
Туда, где очарованная даль.
Где гномы из наивных детских сказок
Растят ромашки, славя пастораль.
Мы вместе соберем тебе корзинку
Душистых желтоглазиков, а ты
С подушкой белоснежною в обнимку,
Смотри свой сон, в котором я цветы
Тебе несу. А филин, кот, и хома
Танцуют сальсу с гномами в лугах…
Проснешься, и заметишь, весь пол дома
В ромашках, самых праздничных цветах.
Я подойду, возьму тебя в охапку,
И закружу, и стану целовать.
Смешной и сонный в зайцеухих тапках
На босу ногу номер сорок пять. |
ОСЕНЬ. ВСПЫШКА
Смешенье дат. Платформы. Стыков счет.
И станций кочевые прихожане.
Здесь время, то несется, то течет,
Как клей из-под плаката «Кришна с нами!»
На привокзальном, треснувшем столбе,
Которому качать фонарь свой битый
И ждать, когда закончатся визиты
Дождей и псов на память о себе.
Провинцией пропитанные сны.
На верхней полке лампа в полнакала.
А за стеклом туманным
жизнь вдыхала
Оттенок терпкий гаснущей травы.
Бродячий ветер листья целовал,
И их сносило от порывов страсти.
Они, колодой дерзкой желтой масти
Доигрывали осени финал.
В купе казенный запах простыней.
Из коридора никотина нота.
Ты с тонкой книжкой в алом переплете
Лбом греешь заоконный шлейф огней.
И вспоминаешь, как тому назад
Одну лишь осень, вот в такой же вечер,
Смешно и мило, как-то невпопад,
Я целовал тебе висок и плечи.
Вагон качался пьяно и легко.
Мы вспыхнули, как пересохший порох.
И лунное стекало молоко
На скомканной одежды мягкий ворох.
В горячей вене учащался ток,
Смещался мир, вонзалась страсти спица.
Сшивал двоих, уставший, древний Бог,
Чтоб от тоски любовью исцелиться. |
Твои маленькие казни, проказница –
Изощренные, скандально кипящие,
Как смола. Сначала думал, ты дразнишься,
Только вижу, что они настоящие…
Здравствуй, милая моя инквизиция!
Чем разгневал нынче Мамочку римскую?
Ну, какая я тебе оппозиция?
По какому несусветному принципу?
Я ж в тебе души не чаял отчаянно,
От разлук сдыхал, тоской дикой маялся.
Ну а то, что взгляд свой бросил нечаянный
На другую, так я в этом раскаялся.
Ты же тоже, ненароком, случается,
Замечаешь человека на улице,
Пешехода, что идет, улыбается
И от солнца оголтелого жмурится.
Что ж журить тебя за то, что ты зрячая?
Ну, с какой больной башки, мое счастьице?
А что топик подняла ты, горячая,
Так жара же, ну зачем в жару париться?)))
Полюбуется прохожий застенчиво.
Он оценит твою стать благородную.
Декольте и топ короткий и плечики
Не призыв к нему, а так, данью модною…
Ну, а я, смотри, застегнут доподлинно,
Чтоб ни-ни, не пяди жадным развратницам.
И очки одену, самые темные,
Чтоб не видеть их короткие платьица…
Только мне пообещай, моя умница
Провожатым мне служить в скверах узеньких,
Ведь опасны для незрячего улицы,
Пока светишь ты другим своим пузиком. |
ХОРОШО!
Хорошо, когда душа тоньше тонкого,
А в округе нет войны, даже маленькой.
И мы вместе простыню нашу комкаем,
Разбросав свою одежду по спаленке.
Хорошо, когда душа улыбается,
И друг другу мы вовек долгожданные.
А в округе птичий хор заливается
И весна вовсю цветет окаянная. |
Весна
Седьмая растаяла в дым за слепой этот час.
Вс*е* врут, что густой никотин панацея от смуты.
Дырища в душе увеличилась в несколько раз.
И скоро поглотит всего, как галеру Бермуды.
А ты где-то рядом сечешь каблуками гладь
Асфальтовых рек, разрушая покой провинции.
И встречных мужчин принуждаешь себя глотать,
Как жидкий метал, возбуждая самцов амбиции.
Взломав им зрачки, воспаляя протяжный взгляд,
Наполнив мечтами, напомнив о том, что живы.
Ты мимо проходишь, а там, в черепах дымят
Остатком покоя сожженные Хиросимы. |
Ты настала внезапно. Так смерть наступает, прозренье и осень. Когда чувствуют что-то, пульсируют сердцем, теряются в смыслах. Шел октябрь по карнизам, катился по крышам, стекал по откосам, Притворяясь дождем, наполняя собою кюветы и мысли.
Захлебнулась душа, обожглась о предчувствие, сжалась животным У которого долго на сердце ютился отчаянный голод. Ты случилась, когда у меня не осталось на будущность квоты И давил каблуками распятые листья ослепший мой город.
Это было похоже на акт избавленья, на сцену из мифа. Кто-то дикий во мне вдруг разжался и вышел в желание вдоха. Он глотал пустоту, он сцарапывал запахи жадно и тихо Он искал своего, он искал и наткнулся на ноте «мне плохо!»
Этот запах, твой запах, сводящий с ума, заставляющий бредить, Изобрел для меня безупречный на выдумки Высший Провизор*, Из последних надежд, откровенных стихов, из лучащейся меди уходящего солнца
и тихой Шопена репризы…
Это высшая химия - жизнь продлевают сплетением судеб, Сочетанием странным от мыслей, прочтенных сквозь тонкие веки
До пронзительной вспышки: « Другого такого не будет Человека на свете. Не будет, не будет вовеки…» ____________________________________________________
лат. provisor - заранее заботящийся о чём-либо, заготовляющий |
Без ума...
Ты независима так,...... как нежна.
Ты - дикая кошка семейства ожога.
Твоя мягко выгнутая спина
Крошит мой покой колкой манной итога
На первые приступы жадной весны+
Глаза не обманут - зрачки, словно бездны
Вбирают, расширившись, чуткие сны
Реальности, ставшей безумием окрестным. |
В шрамиках межстрочий...
Слюдяная каша.
Водка на морозе
Ни фига не греет.
Сорвана душа
С перегнутой ветки.
Как анабиозный
Расплетаюсь сетью
В прошлом, не спеша
Ты за тонкой пленкой
Прошлогодней вспышкой.
Маленькая тайна.
Неба полынья.
Приговор заочный
К неизбежной вышке
Отменить не может
Уж никто и я
Мну снежинок нежность
На краю, да шатко
Вспоминать-карябать,
Путать и молчать
Умудряюсь сердцем-
Рваною тетрадкой
В шрамиках межстрочий,
Не умевших лгать. |
14 февраля. Versuch einer Umwertung aller Werte
Шрам - старый вензель на скрижали сердца -
Виньеточная памятка о Вас,
Предстательствовавшей пред лимфой глаз
Моих, когда я был единоверцем,
Единым телом с Вами и душа
С душою близкой ярко сочеталась
Тогда мне раем жизнь вся представлялась,
Я прозревал в любви, но не спеша
Судьба сплетала жребий нам иной
Не долог срок высоких сочетаний.
И потому ценИм так в мироздании
Глоток любви, пусть даже роковой.
Шрам драгоценный сердцем я храню,
Меня хранит любовь до ныне Ваша
Небесной нежностью - невидимою стражей -
Священной памятью, подобна что огню
Свечи алтарной, просветлившей храм.
Огонь сей не даст душою очерниться.
Я жил не зря. В любви осуществиться
Дано мне было и за то воздам
Всевышнему безропотным постом
Вас ожидать бессрочно светлым сердцем,
Как прежде Вам лишь быть единоверцем
На этом свете Божьем и на том. |
Она
Не предсказуемо движение души,
Что спрятана за блики и туманы
Миндальных глаз. Восточные обманы
Мерцают, как предвзятые ножи,
Пульсируют и потрясают мир,
Смешав заветы прежние, обряды.
И предвещают муки и услады,
И смерти очарованный ампир.
Их власть не пререкаема, они
Способны обратить в песок пустыни,
Осыпавшийся пеплом купол синий
Небесный и из праха вознести,
Наполнить жизнью яркой до краев,
Исполнить сокровенные желания
И истинную цену мирозданию
Назначить в дерзком жребии своем. |
Жажда
Вечер. Лязг железной двери.
Кто-то жданный, драгоценный,
Жаждам жизни уступая,
Вверх по маршам пролетел.
Позвонил, внимая вере,
Что его звонок желанный
Распахнет ворота рая
Для двоих озябших. Пел
Тихий ангел за спиною.
И чему-то улыбался,
Он-то видел, как мерцает
Воспаленная душа.
Он-то знал, что за стеною
Одиночества распался
Ком. А сердце наполняет
Свет. И тает пустота.
Вечер. Слезы и слова,
Те, которых нет дороже,
Те, которым в подтверждение
Откровенность милых глаз,
Волны нежного тепла,
И волнение до дрожи
И сердечное горение
В нежной путанице фраз. |
|
